10
К вечеру мир потемнел в ожидании ливня. После обеда Юнас и Мария с пригорка наблюдали за приближением дождя. Мария, стоя лицом к ветру, сказала:
– Надеюсь, хоть…
Юнас подождал немного и спросил:
– Что?
– …хоть грозы не будет.
– Мария, следи за собой. Ты почти никогда не заканчиваешь фразы. И кстати, грозы не будет, будет дождь.
– Папа, тебе больше ничего не надо? Лампа…
– Нет, нет, у меня есть все, что требуется.
Дождь надвигался на берег низкими, параллельно идущими тучами. В каморке при бане было довольно темно. Юнас решил откупорить последнюю бутылку: лучше уж покончить с ней, дело будет сделано, и больше не нужно будет об этом думать.
Он сидел и ждал дождя, было очень тихо, в море не было ни одной моторки.
Вообще-то приятно было бы сидеть при зажженной лампе, квадрат окна казался бы совсем черным, как когда-то в детстве, когда они чистили на веранде грибы, а снаружи вплотную подступал осенний дождь.
Юнас ждал долго, но дождь так и не пошел. В конце концов он снял лампу со шкафа, очень осторожно, приподнял стекло и подкрутил фитиль. Конструкция лампы была все такой же. Фитиль, разумеется, следовало бы почистить бритвой, именно так обращаются с этими лампами. Он извел несколько спичек, прежде чем сумел зажечь фитиль, опустил стекло, но оказалось, что пламя слишком большое, оно выбивалось из стеклянного колпака черно-красным языком, он сделал резкое движение, желая прикрутить фитиль, потерял равновесие и толкнул лампу, так что она упала на пол. Но ничего не произошло. Не было горящей лужи керосина, не было Даже отвратительного звука бьющегося стекла. Он оперся на стол и подождал, пока перестанут трястись руки. Потом поднял лампу и поставил ее на стол.
В комнате воняло керосином. Они, конечно, заметят. Заметят закоптившееся стекло лампы. Юнас открыл окно и распахнул настежь дверь, наполнил водой таз и попытался отчистить стекло, но щеточка для ногтей не пролезала внутрь, и он добился только того, что все стало черным: таз, мыло – все. Теперь им будет что убирать. Еще одно поражение, в миниатюре. Нельзя было давать ему лампу, вся баня могла бы сгореть и так далее и тому подобное… А папины заметки – какая потеря! Какое немыслимое облегчение: все потеряно, все во власти вечности. Пустые бутылки, наверное, расплавились бы, по-моему, стекло плавится при пожаре, хотя я в этом не уверен.
Юнас вынул пустые бутылки из чемодана и сунул их в пластиковый пакет: спрячу в лесу, зарою в мох. Когда он вышел на луг, пошел дождь, теплый, мелкий дождичек. Было приятно, пахло свежестью. На другой стороне Болотного залива зажглись окна домов. Он обошел каменное поле и направился к “неубранному” лесу, в который невозможно проникнуть, лес возвышался перед ним черной стеной, “вход воспрещен”, как утверждали упрямые женщины. Юнас шел напролом, широко расставив руки, как поверженные враги, с треском обламывались сухие сучья, он сделал попытку прорваться через кустарник, поскользнулся и упал. Он лежал на укрытой мхом земле, и ему казалось, будто он погрузился в чьи-то нежные объятия. Спустя мгновение он перевернулся на спину, подставив лицо моросящему дождю, капли падали медленно, с шелестом, похожим на шепот, все теперь словно не имело никакого значения. В затянутом тучами небе с запада над горизонтом открылась ярко-желтая полоса, и вечерний свет лился прямо в лицо сквозь лабиринт ветвей и сучьев, на каждом, даже самом крошечном сучке сверкал ободок из дождевых капель, которые переливались друг в друга, сливались и падали, освещенные заходящим солнцем. Это было красиво.
Так ведь тоже может быть, совсем просто. Нужно упрощать. Завтра из лавки я позвоню Экке и скажу, что больше не хочу иметь никакого дела с Игреком. Никогда, ничего. Проще и быть не может. Что же до договора – составленного со знанием дела и ни на минуту не позволяющего о себе забыть, – неужели же так страшно нарушить его, ведь вся жизнь – это длинная цепь обещанного и не исполненного, намеченного и не сделанного, каждый день ты обещаешь что-то другим и себе; как же человек осмеливается, как же кто-то осмеливается пытаться прожить хотя бы один-единственный день абсолютно честно? Пусть кто-нибудь другой воспользуется моими набросками, пусть сочиняет сколько ему влезет, бедолага, я больше не желаю. У меня нет времени. Я должен попытаться понять, у меня нет времени.
Сначала Юнасу показалось, будто кричат чайки, но это были не чайки, это были его дочери, они отправились искать его, и у них с собой был фонарик. Он видел, как перебегает огонек с одного места на другое, и голос одной из дочерей доносился издалека, голос другой слышался совсем рядом. Узкий злобный луч света стрельнул сквозь ветви, опустился на землю, побежал дальше и уперся ему в лицо. Пришла, нашла его. Юнас сел и сказал:
– Погаси фонарь. Ненавижу фонари. Это была Мария.
– Мы так волновались, – объяснила она. – Дверь нараспашку, а тебя нет. И все остальное.
– Что значит “все остальное”? – спросил он.- Ты сказала “все остальное”. Это может означать что угодно.
– Все остальное, касающееся тебя, – прошептала Мария. Она присела с ним рядом, фонарик лежал на земле, освещая мох. Она помолчала, потом сказала: – Ты совсем промок. И нос оцарапал.
– Мария, не болтай чепухи. Постарайся стать настоящей, ты ведь просто красивая картинка. Пока. Все это совсем неважно.
Она продолжала:
– Но мы не можем взять на себя ответственность…
– Бедная девочка, подумай, что ты говоришь. Кстати, могу тебе сообщить, что все очень просто.
Я понял это сегодня вечером, только что. Ничто больше не имеет значения.
– Где вы? – крикнула Карин с опушки.
– Скажи, чтобы она шла домой, – прошептал Юнас. – Мария, милая, скажи, чтобы она шла домой, вас двоих будет для меня чересчур. Сейчас мне с этим не справиться.
– Мы здесь, – крикнула Мария. – Все в порядке! Пойди, пожалуйста, и поставь чай, а мы когда придем, тогда придем.
Юнас прислушался. Карин ушла. Хорошо сказано, так я обычно говорил твоей матери: “Когда приду, тогда приду”. Воцарилось долгое молчание.
– Мария, я прекрасно знаю – ты сидишь и размышляешь, как бы тебе увести меня домой. Пойду со временем. Когда пойду, тогда пойду. Мне сейчас очень хорошо. А пока ты могла бы, например, рассказать мне, довольна ли ты своей работой.
Она не ответила, и он повторил вопрос:
– Ты довольна работой?
Дождь припустил сильнее, превратился в настоящий ливень, и золотой горизонт погас.
– Почему ты не отвечаешь? И Мария ответила:
– Ты никогда раньше не спрашивал. – Голос ее звучал очень холодно.
– Ты тоже меня не спрашивала, – сказал Юнас.
– А ты хоть помнишь, чем я занимаюсь?
Он не помнил, не мог вспомнить, это было ужасно, и поэтому он заговорил о стеариновых свечах: мол, лучше было бы иметь стеариновые свечи, а не лампы, у ламп всегда погрешности в конструкции.
Мария заплакала.
– Мария, перестань, – сказал Юнас. – Я немножко устал и не в силах сейчас слушать женский плач. Твоя мама… – И вдруг набросился на нее: – Неужели у тебя никогда не хватает смелости рассердиться?
– Папа, – проговорила медленно Мария, – знаешь что? А ты ведь страшный человек. Ты не существуешь. Похоже, что ты вообще никогда не существовал.
– Возможно, – заметил Юнас. – Это интересное наблюдение, которого я от тебя не ожидал. Но завтра я буду существовать, потому что необходим именно я, то есть я один могу позвонить в город, сразу же, как откроется лавка. Для меня это очень важно.
– Для тебя это очень важно, – повторила Мария. И резко добавила: – Вставай, пошли домой. Не забудь пакет.
– Я хотел его закопать.
– Закопаешь завтра.
Они с трудом выбрались из ельника, в пакете звякали пустые бутылки. Время от времени Мария останавливалась и освещала фонариком землю под ногами Юнаса. Дождь перестал, и на опушке леса посветлело. В окне домика была видна Карин, возившаяся у плиты.
– Мария, – сказал Юнас, – я, наверное, не буду пить чай.
– Как хочешь. Ты вовсе не обязан пить чай.
– Дело в том, – объяснил он, – что как раз сейчас у меня нет времени на разные ненужные вещи. Понимаешь, я должен все упростить, откладывать нельзя, начинать нужно немедля. – Я пойду принесу тебе свечи, – сказала Мария.
Пока ее не было, Юнас стоял и смотрел на Болотный залив и луг, над которыми длинными лентами стлался вечерний туман, кругом была такая тишина, какая бывает перед главным номером программы, главным сюрпризом фокусника. Мария вернулась с пачкой свечей и дождалась, пока не засветилось окошко в бане.