18
Карин вернулась утренним автобусом, ей вырвали зуб мудрости, это было ужасно, и сейчас болела вся челюсть.
– Разве врач не дал тебе таблеток? – спросила Мария.
– Дал, но они не помогают. У меня от них только голова кружится.
– Тебе бы сейчас немножко коньяка, его надо подержать во рту.
– Да-да, но у нас нет коньяка. Помолчав, Мария сказала:
– Может быть, у папы? Ты бы спросила.
– А ты не можешь спросить?
– Не сегодня, – ответила Мария. – Пожалуйста, Карин, пойди сама.
– Хорошо, я пойду сама, если для тебя это так мучительно. Ты ведь знаешь, что он прекрасно знает, что мы знаем, но не дай бог показать это.
Челюсть ныла невыносимо, Карин вошла в каморку, не постучавшись, и сказала:
Привет! У меня болят зубы. У тебя есть что-нибудь покрепче? – Юнас не ответил, и она нетерпеливо продолжала: – Какое-нибудь спиртное, не знаю, что ты там обычно пьешь. – Отчаянная боль придавала ей смелости.
Он вытащил из-под кровати чемодан, отпер его, плеснул в стакан виски и с восхищением смотрел, как дочь, отхлебнув напиток, держала его во рту, пока лицо ее не побагровело, после чего кинулась к двери и выплюнула. Она проделала эту операцию еще раз, набрав полный рот, и потом сказала:
– Никогда не любила виски, оно горькое. Как дым. Но вроде бы помогает. Как ты думаешь, попробовать еще раз?
– Конечно. Только не выплевывай. Видишь ли, виски действует по-разному. Оно еще и успокаивает, если его выпьешь. Я разбавлю его водой.
Карин сидела на кровати со стаканом в руке, взгляд ее скользил по комнате в поисках темы для разговора. Боль утихла. Наконец она произнесла:
– Ну ладно, за твое здоровье. Юнас стоял у окна, спиной к дочери.
– Карин, – сказал он. – Я хотел тебя спросить об одной вещи. Мы играли, когда ты была маленькой? Я имею в виду – вместе?
– Нет, – ответила Карин. – Ты хочешь сказать – с тобой? А что?
– А я давал вам с Марией деньги, когда вам хотелось играть?
– Конечно. Ты был очень щедр. – И добавила: – Тебя, наверное, совесть мучила.
Юнас повернулся и сказал:
– А твоя мама? Я ссорился с ней? Обижал ее?
– Папа, милый, да что это с тобой? Это что, своего рода интервью?
– Для меня это очень важно.
Карин допила то, что было в стакане, поставила его на столик и, пожав плечами, сказала:
– Нет, вы никогда не ссорились. Ты слишком ее презирал, чтобы ссориться. – Я ее презирал?
– Да, но она об этом не догадывалась. Зачем нам сейчас говорить об этом? Ты ведь сам знаешь, как было дело.
– Нет, пока не знаю, не знаю наверняка. Еще только один вопрос: что случилось с покрывалом?
– Покрывалом?
– Ну да, с тем, кружевным, которое лежало в спальне.
– Подумать только, помнишь, – засмеялась Карин. – Это был настоящий спектакль. Не слишком веселый.
– А что я говорил? Что я ей сказал?
– Маме? Ты сказал, что она выставляет себя на посмешище, что никому нет дела до того, кем была ее бабушка, и так далее и тому подобное. Ну ладно, я, пожалуй, пойду прилягу. Виски-то, оказывается, не так уж и плохо, боль почти прошла. – В дверях она остановилась и сказала: – Завтра мы уезжаем в город, это на тот случай, если ты забыл.
После ухода Карин Юнас не колебался ни минуты: он уничтожит все, написанное им про Игрека,- и правду, и ложь. С охапкой бумаг он прошел в баню, сунул их в печку и поджег кусочком коры. Бумага тлела, не желая загораться, баня наполнилась едким дымом. Отчаявшись, он плеснул в печку воды и выгреб свои бумаги. Вернее всего их закопать. И надо срочно, немедленно поговорить с Марией. В ее отношении к жизни, во всем ее существе есть все-таки нечто родственное ему самому – возможно, своего рода нерешительность.
Это нужно будет сформулировать получше, потом.
Юнас отправился на каменное поле. Тяжелый сверток мокрой бумаги шлепнулся на самое дно ямы. Пусть там и лежит. Он начал сбрасывать в яму камни, они стукались друг об друга, отскакивали в сторону, выбивая при ударах каменную пыль со слабым запахом фосфора или, скорее, пистонов, которые так любят взрывать мальчишки, он сорвал с себя плащ и продолжал, стиснув зубы, носить и катать. Игрек больше не существовал и не имел теперь никакого значения.
Это не тебя я замуровываю.
Как здорово катать камни. Оказывается, я сильнее, чем думал. Как-то раз я взобрался на вершину горы, и там у самого края лежал огромный древний валун, я толкнул его руками и почувствовал, что камень шевельнулся, едва заметно… В тот раз я не решился. Но много времени спустя я вернулся на то место, меня распирала радость или гнев, не помню. И тогда, сразу…
– Папа, что ты делаешь? – спросила Мария, которая шла к колодцу за водой.
– Мария, – сказал он, – ты красива, как картинка из Библии, женщина у колодца и так далее… Она предлагает грешнику глоток прозрачной родниковой воды. Нет, нет, не уходи, я открою тебе одну тайну: твой отец катает камни. Подожди, я хочу поговорить с тобой о значении слов. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что значит “Вначале было слово”? Поставь ведра. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, как необычайно важно и трудно найти слова, способные объяснить – до конца и правильно? Понимаешь, что я хочу сказать?
– Да, – ответила Мария, – кажется, понимаю. Юнас сказал:
– Я пытался написать тебе письмо.
– Правда?
– Но оно получилось не слишком длинное.
– Что ты написал?
– Только “Дорогая Мария”.
– Папа, – сказала она, – если ты не выбросил это письмо, отдай его мне. Оно и не должно быть длиннее.
Она протянула ему ведра, и он наполнил их у колодца.
На следующее утро в домике все было готово к отъезду, все вещи на своих местах, шторы сняты, плита вычищена, комната выглядела совсем пустой.
– Хорошо, – сказала Карин, накрывая колодезную воду чистыми полотенцами. – У тех, кто приедет на наше место, всего неделя отпуска, они прибывают вечерним автобусом. И наверняка не знают, где искать колодец. Папа, у тебя все в порядке, ты ничего не забыл?
– Все в порядке, – ответил Юнас. – И я ничего не забываю.